увертюра

УВЕРТЮРА



Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Удивительно вкусно, искристо и остро!
Весь я в чем-то норвежском! Весь я в чем-то испанском!
Вдохновляюсь порывно! И берусь за перо!

Стрекот аэропланов! Беги автомобилей!
Ветропросвист экспрессов! Крылолет буеров!
Кто-то здесь зацелован! Там кого-то побили!
Ананасы в шампанском - это пульс вечеров!

В группе девушек нервных, в остром обществе дамском
Я трагедию жизни претворю в грезофарс...
Ананасы в шампанском! Ананасы в шампанском!
Из Москвы - в Нагасаки! Из Нью-Йорка - на Марс!


Январь 1915. Петроград.

над пропастью

стул
стол
да кружка остывшего чая
ожидание мой удел
обреченно вкушая запах Невады
погружаюсь все дальше от будничных дел
ты ли мой полдень
или впалый разрез стакана
ответом завтра
будет лишь глубокий взгляд океана
дай бог успевшим разлиться
зацепив меня спьяну
через кромки на верх вознося
и подведя к той пропасти самой
толчком или цепким рывком назад
ты станешь будить меня?

Иосиф Бродский. Тебе, когда мой голос отзвучит

— случайный, сонный взгляд на циферблат
напомнит нечто, тикавшее в лад
невесть чему, сбивавшее тебя
с привычных мыслей, с хитрости, с печали,
куда—то торопясь и торопя
настолько, что порой ночами
хотелось вдруг его остановить
и тут же — переполненное кровью,
спешившее, по-твоему, любить,
сравнить — его любовь с твоей любовью.

Бродский.***

Мне говорят, что нужно уезжать.
Да-да. Благодарю. Я собираюсь.
Да-да. Я понимаю. Провожать
не следует. Да, я не потеряюсь.

Ах, что вы говорите -- дальний путь.
Какой-нибудь ближайший полустанок.
Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.
Я вовсе налегке. Без чемоданов.

Да-да. Пора идти. Благодарю.
Да-да. Пора. И каждый понимает.
Безрадостную зимнюю зарю
над родиной деревья поднимают.

Все кончено. Не стану возражать.
Ладони бы пожать -- и до свиданья.
Я выздоровел. Нужно уезжать.
Да-да. Благодарю за расставанье.

Вези меня по родине, такси.
Как будто бы я адрес забываю.
В умолкшие поля меня неси.
Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.

Как будто бы я адрес позабыл:
к окошку запотевшему приникну
и над рекой, которую любил,
я расплачусь и лодочника крикну.

(Все кончено. Теперь я не спешу.
Езжай назад спокойно, ради Бога.
Я в небо погляжу и подышу
холодным ветром берега другого.)

Ну, вот и долгожданный переезд.
Кати назад, не чувствуя печали.
Когда войдешь на родине в подъезд,
я к берегу пологому причалю.

Бродский .Гладиаторы

Простимся.
До встреч в могиле.
Близится наше время.
Ну, что ж?

Мы не победили.
Мы умрем на арене.
Тем лучше.
Не облысеем
от женщин, от перепоя.

...А небо над Колизеем
такое же голубое,
как над родиной нашей,
которую зря покинул
ради истин,
а также
ради богатства римлян.

Впрочем,
нам не обидно.
Разве это обида?
Просто такая,
видно,
выпала нам
планида...

Близится наше время.
Люди уже расселись.
Мы умрем на арене.

Людям хочется зрелищ.

Белое на Чёрном, Рубен Давид Гонсалес Гальего.

"Я не люблю белый цвет. Белый - цвет бессилия и обреченности, цвет больничного потолка и белых простыней. Гарантированная забота и опека, тишина, покой - ничто. Вечно длящееся ничто больничной жизни. Черный - цвет борьбы и надежды. Цвет ночного неба, уверенный и четкий фон сновидений. Цвет мечты и сказки, цвет внутреннего мира закрытых век. Цвет свободы."

трещина

мы разошлись
пошли трещиной по стеклу
ни сказав друг другу ничего что нужно сказать
а просто глаток слов на дорожку
и пакет невыброшенного мусора из головы
долго накопленного
мною подброшенного
до помойки
в двух шагах по кварталу
где потом я рвала и метала
и надеялась выплюнуть ком
и покрыть свою память о нас
тем редчайшем зеленым мхом
что бы средь леса моих воспоминаний
оказаться незамеченной сидя на нем
и услышав капли дождя
больше всего не хотелось бы в нем
узнать мне тебя
так,любимого мною
как стакан горячего чая
тот,что выпить мне больше
нельзя